Татьяна Ефременко (Москва)
Геннадий Банников (Алма-Ата)
Олег Блажко (Киев)
Никита Брагин (Москва)
Алексей Краснобрыжий (Москва)
Поздравляем победителей третьего тура конкурса "ОТКРЫТИЕ" и желаем им новых творческих побед.
==================================
Татьяна Ефременко
Родилась в Москве, где и проживает. Образование средне-специальное по профессии «юрист, социальный работник». Работает корреспондентом в газете.
***
Последней кровью, прощальным тоном
Писать письмо на деревню деду.
Спалить мосты и свернуть знамёна.
Собраться в путь, а в какой – не ведать.
А крови мало… Разбавь водою.
Авось и хватит на пару строчек
О том, что было вчера с тобою –
Быть может, кто-то узнать захочет.
Конечно, вряд ли... Кому есть дело?
Но ты пиши, коль нельзя иначе.
И, снявши душу, не плачь по телу.
Ведь снявши душу, уже не плачут.
…А помнишь – в час, когда было новью
Всё то, что ныне привычным стало,
Мы ждали драки до первой крови?
Теперь же нам и последней мало…
***
Он хотел прорваться в небыль –
Упекли на месяц в дурку.
С обветшавших сводов неба
Облетает штукатурка.
Развороченные лица
Истекают красной солью,
Перепуганные птицы
Закружились в вихре боли,
В раздражённых ядом венах
Кровь беснуется набатом…
Ты же, знай, пиши на стенах:
«Я ни в чём не виновата».
***
От болезненных снов тебе некуда деться.
Не пытайся бежать. Не получится. Ведь
Ты костёр потушил, не успевши согреться,
И ушёл на войну, не успев повзрослеть.
Не уйти от судьбы смертоносного плана,
Так кидай в пустоту свой отчаянный крик!
Шансов выбраться нет, ибо ты слишком рано
Отказался от права писать в черновик.
...Занесёт мокрый снег твоё тёплое имя,
Словно мать, что тебя не успела взрастить,
С душной нежностью смерть твоё тело обнимет.
До предела натянута слабая нить.
...Скоро лопнет и больно ударит в лицо.
Небо рухнет на гОлову гулкою бездной.
Не успев стать солдатом, стань павшим бойцом -
Хорошо, если хоть не совсем бесполезным.
***
Тихо, тихо, пожалуйста - тихо.
Это вход в Никуда, а не выход.
Здесь к тому ж не пройти без души...
Не спеши.
Вольно, вольно! Пожалуйста - вольно.
Знаю, страшно и мучает боль, но
Так уж вышло, ты сам виноват...
Как дрожат
Сердце, руки, глаза... Не колени.
Дрожь в коленях была б преступленьем,
Так - нормально. Давай же, давай!
Выбирай.
Громко, громко, пожалуйста - громко!
Это ломка? Пускай будет ломка.
Пусть на венах ломается лёд!..
И вперёд.
Шире, шире, сознание. Шире.
Воздух, пламя, земля... Все четыре
В сборе. Можно уже начинать
Умирать.
Долго, долго, до самого... Долго.
Пусть убит, обречён и оболган -
Здесь неважно... Здесь вертится прах
В зеркалах -
Вьюгой, вьюгой, метелью и вьюгой...
Будь мне другом. Пожалуйста, другом.
Это значит... Почти ничего
Для Него.
Страшно, страшно, до ужаса страшно -
Но не нам. Погляди, чем окрашен
Снег... Ведь кровь - не простая вода.
Да?
Тихо, тихо, пожалуйста, тихо.
Это выход? Конечно же, выход.
Всё в порядке... Лишь это и знай.
Баю-бай.
***
Время, как кровь – тягучее…
Я не хочу. А надо ли?
Хватит! Уже замучили.
Что вам плясать над падалью?
Жизнь, как ничто – мгновенная,
Раз - и растает олово.
Кажется, мы за стенами,
А на поверку – голые…
Сердце, как зуб, изноется…
Вырвать, забыть и ладненько.
Что-то ещё там кроется
За театральным задником?
Кровь, как вино – бродячая,
И, словно нож, - железная…
Хватит! Давно не плачу я.
Что мне плясать над бездною?
***
Птицы в глупом стремленьи выжить
Рвутся прочь из горящих клеток…
Мир расплещется чёрной жижей
И засветится красным светом
В день, когда всё решится мигом:
И высокий зачин, и низкий…
Нынче ж тишь. Лишь гуляет Книга
По России в расстрельных списках.
Нынче ж тишь. Лишь кричат пророки
Шакальём по сырым кладбИщам…
Нервно мир изорвали строки,
Словно руки – бумажку… Сыщем
Что-нибудь, или так и канем
В Лету? Я не пугаюсь Леты.
Жалко, но… Всё равно. Не станем
Выпускать этих птиц из клеток.
***
Тени пляшущие, блеклые
Возвещали ночь, и скромно так
Распадались на молекулы,
Растворялись в тёмных комнатах,
В тишине, объятой млечностью
Света лунного усталого...
Как клинок, меж рёбер вечности
Возникало пламя алое
На хрустальном многограннике,
И к нему с глазами льдистыми
Собирались греться странники -
Хромолапые, нечистые.
Ночь дарила им хоть хрупкие,
Но тяжёлые касания,
А они цедили кубками
Напряжённое молчание.
На заре же тени – с мордами
Лис и лающие лисами -
Возвещали день, и, гордые,
Исчезали за кулисами.
***
Белый ангел в саду – счастливый,
Ибо каменный, - молча курит.
Через мутную стену ливня
Прорывается хохот бури.
Прорываются визги бесов,
Стоны ветра, раскаты грома…
Белый ангел почти что весел,
Потому что он здесь как дома.
Потому что лишь в бурю можно
Быть собой…Это знает всякий.
Белый ангел на камне кожи
Вырезает тихонько знаки.
Режет – то тяжело, в горячке,
То небрежно, почти с любовью…
Посмотри: постамент испачкан
Не по-ангельски чёрной кровью.
========================================
Геннадий Банников
Родился в 1952 года в д. Драчёнино Кемеровской области. В настоящее время проживает в Алма-Ате (Алматы), Казахстан. Выпускник геологического факультета МГУ, закончил аспирантуру ВНИИГеофизики. Работает в геофизической компании PGDServices. Выпустил три сборника стихов.
Вот мой старый крестик
Вот мой старый крестик – я же не брехун,
Если вру, то, в общем-то, не сильно…
Кто меня подвесил где-то наверху
На последней тонкой волосине?
А ведь что-то было – те же соловьи,
Пусть слова держались за зубами.
В космосе не пыльно… Малый золотник
Дорог, как дитя, природе-маме.
Море удовольствий, я на берегу,
Не боясь утопии в пучине,
Грею свои кости – длинный перекур
Без на то алаберной причины.
Если бы не совесть, я бы сам-собой
Был бы круглосуточно со всеми.
Сяду на погосте, глядя на забор –
Через щель прорезались соседи.
Никуда не деться – я им помахал,
Как всегда вальяжно и красиво.
Кто меня подвесил прямо к облакам
На последней тонкой волосине?
Заплетающиеся перелётные мысли
в муравьином сознаньи ощущенье полёта
стюардессы касанье не пристёгнуто что-то
глубина мотиваций измельчала изрядно
безопасностью клацнет кто-то пахнущий рядом
нам откроет кассандра вкус другого полёта
ну-ка что нам на завтрак и какое вино там
беззаботные выси без претензий погода
не спасает от мыслей скорлупа самолёта
зависаю в пространстве в это страшно поверить
под лохматою властью беспощадного зверя
до сих пор неизвестно что он выкинуть может
самолётное кресло из искусственной кожи
из искусственной мысли вылетает реальность
заплетается рислинг в беспросветности дальней
совершенно внезапно в неизвестное сели
не пойму это запад юг восток или север
в новый мир осторожно выношу свои ноги
снова чувствую кожей я один на дороге
Две веры
Создал химеры из людей, китаев, римов и россий
Злой и ужасный чародей – не верь, не бойся, не проси.
Нет правды даже в сэ-шэ-а, пол мира я исколесил,
Из подворотни бес внушал: не верь, не бойся, не проси.
Наш путь в космическом бреду – невнятный, сумрачный курсив,
Я в том же проклятом ряду: не верь, не бойся, не проси.
С волками жить, по-волчьи выть – об этом ведает любой…
Скажите, где храните вы надежду, веру и любовь?
Подсвечник блестящий, латунный
Прогнать пару мыслей несветлых и сесть у пустого окна,
Подумать о детях, о лете и выпить сухого вина,
Погладить собаку на счастье - старею, добрею, тащусь -
Ну, что ещё лучше по части таких незатейливых чувств?
И снова мой день без претензий зимой за окошком бредёт...
Картину на стену повесить? К двери передвинуть комод?
Замедлить движение стрелок, снежинок, чаинок, теней?
Собака печально смотрела, как что-то тонуло в вине.
Подсвечник блестящий, латунный, свечи не жалевший огня,
Багровые тёмные думы со дна незаметно поднял.
Все наши житейские бредни в старинном бокале сейчас...
Топлю пару мыслей последних, чтоб новая жизнь началась.
Жаль дождинок меньше ста
Набирает обороты
При цветении нарцисс,
От субботы до субботы
Я в беспамятстве повис.
Неужели это будет?
Почему же я не знал?
Но опять приходит к людям
Кайнозойская весна.
Только б выдержало сердце
До известного конца,
Крокус выкинул коленце
У разбитого крыльца.
Успокаиваю нервы,
Жаль, дождинок меньше ста -
Тёплый дождь по счёту первый
От рождения Христа.
Прогулка
По лесной тропинке босиком,
От всего на свете без ума...
Детское вихрастое село,
Розовый украинский туман,
Давние черешневые дни,
Важные клубничные дела.
Первая учительница, нимб,
Пруд и раздеванья догола.
Запах книг и запахи цветов
С ароматом загорелых тел -
Кто-то их смешал и был таков,
Я мяукнуть даже не успел.
За окном иные времена,
Я же, как и был, такой-сякой -
От всего на свете без ума,
По лесной тропинке босиком.
На Каспии
Глухое, немое, седое кино –
Какие-то блики и бзики.
Уходит, уходит земля из-под ног,
Песок рассыпается зыбкий.
Поеду на Каспий… Пустыня и я.
И небо. И ветер. И берег.
Не так уж и мало, скажу вам, друзья,
Чтоб в это во всё не поверить.
За кадром оставлена прошлая жизнь –
Изрядная, в общем-то, жвачка –
В душе, словно бог, бесконечность лежит.
И греет, и любит, и значит.
И есть в этом всём ароматный настой,
Масштаб, перспектива, поэма.
По кромке морской ухожу на восток
За духом, за чувством, за небом.
Медленные воды
Призрачное счастье в нашей общей массе,
Я давно смешался, где-то в первом классе.
Где-то за границей разума и веры
Что-то копошится – черти и химеры.
Медленные годы, никуда не деться,
Не пойму за что там бьётся моё сердце.
Доползу до ручки, поверну до дому,
А ведь было б лучше головою в омут.
Между всем, что было, перед тем, что будет
По дороге пыльной катят мои будни -
Утренних мелодий тёплые теченья,
Медленные воды сумерек вечерних.
========================================
Олег Блажко
Родился: в 1966 г. в г. Искитим Новосибирской области. По профессии художник, специализация: декоративно-прикладные виды искусства. Публиковался в литературном журнале "Terra Nova" (Сан-Франциско), газетах "Отражение" (Донецк), "Обзор" (Чикаго), и др.
В настоящее время проживает в Киеве, Украина.
С Марата на Невский…
С Марата на Невский. Свернуть, чтобы снова
дойти до Дворцовой.
И пить влажный ветер,
который твердит – не дано здесь другого,
не только сейчас, но и через столетья.
Мы слишком привыкли.
Иными не станем.
Дороги запутаны. Косо и криво.
С Марата на Невский. А дальше в тумане
виднеется светлым над Финским заливом
тропинка наверх.
В бесконечности море.
Почувствовать властные синие взгляды
хозяев запретных для нас территорий,
где сил набираясь, живут снегопады.
Где спят позапрошлые смутные зимы,
свернувшись в клубок, словно бледные змеи,
и хрипло, с тоскою, кричат серафимы,
когда на земле я и ты –
онемеем.
Подняв воротник, растворяясь в прохожих,
уходим куда-то.
Мы просто уходим.
С нас заживо сняли последнее. Кожу.
Давно не болит. Лишь саднит к непогоде.
К бесцветным дождям, а чуть позже – к морозам.
К тому, что чем больше живёшь – тем яснее,
что даже стихи – это серая проза.
И нет ничего –
ни над ней, ни под нею.
С Марата на Невский.
Листва, облетая –
ржавеет, мой ангел. Ржавеет, и значит,
что как ни крути – осень не золотая.
И верь ли, не верь –
но не будет иначе.
Красная стена
Барабанит дождь в ночи, окна в каплях - связках бус,
на губах опять горчит табака привычный вкус.
У стены приткнулась ель, не разобрана кровать –
не уснуть, не лечь в постель... Да и в общем - наплевать.
За окном бежит вода, замывая алый след,
год промчался - не беда, а беда, что новых нет –
возвращаясь, всякий раз воскресает молодым...
Здесь оценивают газ, там - оценивают Крым.
Снова происки врагов независимости стран,
стук тяжёлых сапогов о паркет: "но пассаран!"
Я давно не вижу лиц, и не слышу слова "брат",
в суете передовиц, где под тусклый звон наград
объявляет новый круг карусель телепрограмм –
вместо дружественных рук фронтовую сотню грамм.
Расскажи мне, славянин, что в России - хорошо.
Что не давят души в блин, не стирают в порошок.
У таможенных дверей год прошёл - его не жаль.
Жаль, что делят: тот - еврей, я - хохол, а ты - москаль.
Пустозвонная река топит утренний эфир,
и проблема языка, поистёртая до дыр,
прижимает день к стене, и, зверея, входит в раж –
на войне, как на войне. Кто не с нами - тот не наш.
А не наш, так значит – враг… но никто не будет сметь
диктовать мне, что и как, и кому, я стану петь.
Расскажи мне, как в снегу тонет сонная тайга.
Я приехать не могу, я в бессмысленных бегах
от Сибири, только вот - сердце рвётся пополам,
половинка здесь живёт, а вторая где-то там.
Половине снится лес, свет вечернего костра,
а вторая сдохнет без ленты вещего Днепра.
Я сто лет не видел гор и на ветках снегирей,
загнан в пыльный коридор мира запертых дверей.
Расскажи мне, чем больны наши головы с тобой,
от безумной тишины - только выпить за покой,
водка - горькая полынь, а душа - нательный крест...
Спит твой дед, пройдя Хатынь, спит и мой, увидев Брест.
Ты в той жизни был живой, да и я тогда был жив,
хоронил нас под Москвой на двоих один разрыв,
не осталось ни хрена - пограничные столбы
и кирпичная стена, чтобы мы разбили лбы.
Та стена красна как флаг и бела как первый снег,
там и здесь - один бардак, и по кругу вечный бег.
Барабанит дождь в окно, ночь взошла на пьедестал.
Мне не спится. Мне - темно. Я там что-то потерял,
в том загадочном году, он отныне - "прошлый год",
память пляшет под дуду бесов топей и болот,
что наигрывают вальс, вдохновенен их кураж:
- Предъявите аусвайс!
- Предъявите свой багаж!
И стоит, как монумент, на могиле у славян
наш родной, всеобщий мент - как обычно в стельку пьян.
Ковш баланды и чифирь - мир давно полублатной...
Расскажи мне про Сибирь.
Мне не видно за стеной.
...Барабанит дождь в ночи, окна в каплях - связках бус,
на губах опять горчит табака привычный вкус...
...Барабанит в окна дождь... Барабанит в окна дождь...
...Барабанит в окна...
...Барабанит...
Не в том беда…
Не в том беда, что долог путь,
и что, как правило – без цели,
и все попытки повернуть
выводят в прошлые недели,
где всё застыло навсегда,
и под тяжёлым небом дремлют –
полупустые города,
полузаброшенные земли.
Не в том беда, что твой маршрут
не отыскать на карте здешней,
и впереди давно идут,
те, кто моложе и успешней.
Жизнь – как река среди равнин,
с водою, словно ночи – чёрной,
не в том беда, что ты один,
а в том, что это стало нормой.
Печаль не в том, что видишь ты
в восходе следующий вечер,
а в том, что богом пустоты
в числе поклонников отмечен –
и звёзды падали в ладонь,
но стали просто горсткой пыли.
Сердца, в которых жил огонь,
тому лет сто назад остыли.
В страну, где утро настаёт,
умчалась молодость, как птица –
тоска не в том,
что нет её,
а в том,
что вечно будет сниться.
Банальная история
Ей было за двадцать. Ему – к сорока.
Он очень любил рисовать,
ещё – иногда возникала строка,
и полнилась ими тетрадь,
и в доме почти не бывало темно,
висели холсты на стене.
А вечером – книга.
Возможно – вино.
И звёздная пыль на окне.
Она наугад постучала к нему –
на яркое пламя свечи,
он знать не хотел –
отчего, почему,
он молча ей отдал ключи.
И мир был умножен отныне на два,
шло время,
как в сказочном сне,
и золотом чистым казались слова
и звёздная пыль на окне.
Чужая душа –
непроглядная тьма,
во тьме не отыщешь дорог,
она улетела в другие дома,
оставив банальный итог –
не умер никто, а тоска… - ну и что? –
тоски не бывает на дне.
Бывает лишь водка. Три раза по сто.
И пыль.
Просто пыль на окне.
========================================
Никита Брагин
Родился в 1956 г. в Москве, где и проживает. Закончил в 1978 году Геологический факультет МГУ. Работает в Геологическом институте РАН. Автор нескольких книг стихов.
Искусственный разум
Когда земля забудет гомон городов,
Мосты и эстакады льдами одевая,
И на ладонях ночи смолкнет часослов,
Услышишь ли кого, душа моя живая,
О прожитых веках исканий и потерь
Страницам древних книг по памяти внимая?
Слегка приотворяя скрипнувшую дверь,
Лови из полумрака голосок ребенка,
Доверчивому слову ласково поверь.
Ни монолиты стен, ни нефтяная пленка,
Ни кружево путей, ни крошево стекла
Не скажут ничего. Но искренне и звонко
Ребенок повторяет - эта жизнь была
Простой и светлой сказкой, словно юный ирис,
Что разбудила фея нежностью крыла,
И изо всех чудес, что были в нашем мире,
Да возвратит любовь седые грани гор,
И возглас журавлей из поднебесной шири,
И дремлющих каштанов золотой убор,
И вековые плиты у портала храма,
И на родном крылечке тихий разговор.
Хотя бы только день - побудь со мною, мама...
Определение поэзии
Пусть это будет сердце мытаря,
Что бросил деньги на дорогу,
Доска, до белизны отмытая
Навстречу мастеру и Богу,
Погост, могилами безвестными
Скорбящий над седыми безднами,
Дрожанье раненой руки,
Волна, несущая венки,
Дыхание бегущей лани,
Что за собою чует смерть,
И гор изломанная твердь
В тисках подземных содроганий,
И одоление мечты,
И боль внезапной хромоты...
Северный крест
На крепость камня, на лохмотья мха,
На белые пески, на чёрный уголь
Поставить перекрестие стиха,
Обозначая совершенство круга
Полярного. Вдыхая высоту,
В осеннем златосумрачном уборе
Найти скалу - подножие кресту
Меж синих губ сияющего моря.
Найти опору и окончить путь,
Раскинув руки поперёк залива,
И благовест в полнеба распахнуть,
Даруя многогласие призыва
Грядущему - остановись, внимай!
Здесь мы рождались, жили и любили,
Он наш, до горизонта, этот край,
В его красе, смирении и силе.
И по граниту трещиной укор,
Когда глядишь, смолкая и старея,
На высеченный в дереве узор
Священной монограммы Назорея!
Не ритуал, не символ, и не жест.
Простым поклоном до земли рукою
На камне сердца воздвигаю крест
Над окоёмом вечного покоя.
Этюд в алых тонах (Крым в 18 году)
Всё как прежде - сухие расщелины скал,
Сердоликов горячие жилы;
Заходящего солнца червонный металл
Опалил ожерелья кизила.
Но ни гостя в Каперне, причалы пусты,
На кремнистых дорогах заставы;
Разостлал над волной дымовые хвосты
Вражий крейсер под флагом кровавым.
Обезумевший мир опоясан мечом,
И не знает ни слёз, ни молитвы,
И закат вытирает о мыс Меганом
Заалевшее лезвие бритвы.
Это всё - лишь прелюдия худших годов!
Не смотри же на алое море,
Ясноокая! Жребий твой выпасть готов -
Чёрный голод и смертное горе.
Быстрой ласточкой, милая, оборотись,
Попрощайся с родным побережьем,
И сквозь облачный пурпур в горящую высь
Улетай, невесомо и нежно!
Улетай, моя радость! Открыта ладонь,
Расступаются скалы и воды...
Паруса подымает небесный огонь
Вдохновенья, любви и свободы...
Святая мышь
Памяти Алексея Ремизова
Поведай, отче, по наитию,
А, может быть, по гласу свыше,
Возникло на стене обители
Изображенье серой мыши?
Рисунок детский между фресками,
Легко, под нимбами святыми,
Штрихами краткими и резкими
Начертанный – во чье же имя?..
…То было в годы стародавние,
Когда, неслыханно жестока,
К финалу шла война неравная
С языческой ордой Востока,
Когда по воле Вседержителя
Страна во пламени тонула,
И вдоль разбитых стен обители
Кольцо кровавое сомкнулось,
И одеянья златотканые
Коням служили чепраками,
И варвары, насильем пьяные,
Давили свечи сапогами.
Но были в тайнике схоронены,
И спасены от оскверненья
Святыни погибавшей Родины,
Цветы в пустыне безвременья…
Прошли века, и было некому
Найти ключи святого клада,
И камни сомкнутыми веками
Скрывали золото и ладан,
На Божий Суд ушли свидетели,
Сменились очертанья зданий,
И эхом на вопрос ответили
Скорбящие слова преданий…
Но в час, когда, моленьем пламенна,
Шла литургия оглашенных,
Держа в зубах кусок пергамента,
К амвону выбежал мышонок,
И развернув листок, узнали мы
Зовущий глас из тьмы великой,
Стократ омытое печалями
Укрывище святых реликвий!
И памятью о чуде явленном –
Да каждый видит и услышит –
В сени угодников оставлено
Изображенье серой мыши.
Раздумия
Отдаваясь гармонии,
одеваясь в кольчугу размера,
ты не слышишь иронии
за пределом начерченной сферы,
и твою геометрию
искажает больная гримаса
морового поветрия,
воспалённого дикого мяса,
и лишаешься имени,
опадая в беззвучную вечность,
где по звёздному вымени
растекается талая млечность...
Но, за букву заглавную
заплатив близорукостью слова,
постигаешь неравное
сопряжение зерен с половой,
и сложение случаев
подбирает ладонями листьев
только самые лучшие,
сокровенные ноты и мысли,
и не нужно ни золота,
ни пергамента - меду и хлебу...
Просто в поле неполотом
васильки улыбаются небу.
========================================
Алексей Краснобрыжий
Родился в 1982 г. в Москве, где и проживает. Помимо стихов пишет песни, выступает, сотрудничает с музыкальными коллективами. Работает техником-геодезистом в проектном институте Министерства обороны.
Теплое место
Наяву иногда тоже снятся кошмары.
Мне с недавнего времени это известно.
Я хотел бы работать в Аду кочегаром.
Да, наверное, занято теплое место.
Я бы вкалывал сутками. Вкалывал даром.
И меня заменяли бы минимум трое.
Я хотел бы работать в Аду. Кочегаром.
Но, скорее всего, я – увы – недостоин.
Щедро жизнь по лицу мне наносит удары.
Но смеюсь я в ответ, потому что щекотно.
Я хотел бы работать в Аду кочегаром.
Подарите безумцу надежды щепотку…
Mein Fhtagn
…И спиною к кресту приник
Сам себе Иудейский Царь.
За тебя. За меня. За них.
За Отца.
Хоть и жил бы себе мечтой,
Все равно же не смог бы так.
Потому я и верю, что
Ктулху Фхтагн!
Потому – нет других стихов.
Потому и не пуст стакан.
Кофе с водкой и йо-хо-хо –
Только так.
И я знаю, что без меня
Будет легче, чем есть со мной.
Будет некому вам пенять
За говно.
И смеется Трехликий God,
Говорит – такова Судьба.
Видно, продал меня врагам,
Как раба.
Там, где дела мне нет для рук –
Крылья жмут, натирает нимб.
Так что ты меня, милый друг,
Прокляни.
Дремлет каменный истукан.
На дворе не растет трава.
И все вроде бы просто как
Дважды два.
В череде безымянных дней
Безразличие сменит гнев.
Может, вспомнишь ты наконец
Обо мне…
Мой растерзанный псами труп
Бросят в мусорной яме гнить.
На помин души моей рубль
Сохрани.
И пойдет по земле молва,
Что мерзавец и баламут.
Вспомнят люди мои слова
И поймут.
Поменял я бесценный дар
На горящих помоек дым.
И останусь я навсегда
Молодым.
Так запомни мои слова –
Пусть помогут тебе в беде.
И раба в себе убивай
Каждый день.
Потому – нет других стихов.
Потому и не пуст стакан.
Кофе с водкой и йо-хо-хо –
Только так.
Ктулху[1] в Мифах Ктулху — спящее на дне Тихого океана чудище, способное воздействовать на разум человека. Впервые упомянут в рассказе Говарда Лавкрафта «Зов Ктулху» (1928). Ктулху принадлежит роду Древних. Он лежит во сне, подобном смерти, в подводном городе Р’льех посреди Тихого океана. "Когда звёзды примут нужное положение, " Р’льех поднимется с морского дна и Ктулху освободится.
Ктулху Фхтагн – из мантры «Пх’нглуи мглв’нафх Ктулху Р’льех вгах’нагл фхтагн», зов Ктулху.
Дробь
С грустною рожей с утра в метро. Знаю, пить надо меньше.
Чертова давка и так всегда. Как я их ненавижу.
Всякой работой проклял Бог сотни мужчин и женщин,
Так что они начали гнить и не читают книжек.
Им бы таким глупым, пустым – лишь бы дожить до завтра.
С ними внутри, черт их дери, мчится-грохочет поезд.
Сжатый с боков, меж дураков едет страдалец-автор.
Едет в бедлам свой по делам. Ну, на работу то есть.
Кто же, кто он? Наполеон? Хэмингуэй? Овидий?
Автор - маньяк, он пьет коньяк, водку, пиво, мартини,
Все, что горит, и говорит, что поживем – увидим.
Он - идиот, он - Дон Кихот, он – романтичный циник.
Каждый герой и каждый король мог бы быть им воспетым.
Только герои загнаны в гроб и навсегда забыты,
А короли давно на мели, им не нужны поэты.
Правят теперь те, кто успел встать поближе к корыту.
О времена! И на хрена автору все таланты?
Надо кричать, а не молчать, только некому слушать.
Все это зря – буковки в ряд. Да и черт с ним, и ладно.
Автор - маньяк, он пьет… Он пьет. Так, наверное, лучше.
Все поэты попадают в Ад
В Преисподней не проходит лето.
Ты привыкнешь скоро - это здорово.
Тем, кто погубил в себе поэта,
Черти забивают гвозди в голову.
Как они кричат… Тебе не страшно?
Гвозди – говоришь – не в жопу вилами?
Что ж, смотри, как вниз бросают с башни
Тех, кто возомнил себя кумирами.
А внизу – другие – алконавты.
Лица так и дышат покаянием.
Жалко их тебе? Нет, друг, не прав ты –
Всем здесь воздается по деяниям -
Спились. Слабаки. И им за это
Пить дают расплавленное олово.
Тем же, кто убил в себе поэта,
Черти забивают гвозди в голову.
Вот еще товарищ колоритный –
Да, из тех, кто стал лауреатами.
Был при жизни он поэт элитный –
Бабки греб - не меньше, чем лопатами.
У него сложилось все отлично -
Гранты получал, призы и премии.
А другой – тот вкалывал обычно.
И на это – не хватало времени.
Здесь же – Ад. И здесь все справедливо.
Да, он также преисполнен гордостью.
Только рот зашили. Правда, криво.
Ну и руки отрубили. Полностью.
Вот сюда смотри – в компостной яме
Здесь томятся крикуны и выскочки.
Лучше приходить сюда с друзьями.
В случае чего – придут на выручку.
Получили также по заслугам –
Изучают здесь стихи хорошие.
И читают их друг перед другом,
Плесенью со всех сторон обросшие.
Вот и те, кто в стол писал украдкой.
Сомневались все они – а сможем ли?
Думали, что с них и взятки гладки.
Нет, мы их отнюдь не уничтожили.
Пусть свои стихи теперь читают.
Громко, с чувством пусть и с выражением.
Ну и крику! Как бакланов стая…
Вот такие здесь у нас движения.
*
Ну пока. Передавай приветы.
Что еще сказать тебе… До скорого!
Помни - кто убил в себе поэта,
Тем здесь забивают гвозди в голову.
*
Ночью – свет в окне многоэтажки.
Что, дружище, балуешься лирою?
Попадешь ты в Ад. Тебе не страшно?
Зря. Так будет. Я проконтролирую.