Иван Рассадников (г. Гатчина, Ленинградская обл.)
Ирина Чечина (Москва)
Алексей Саломатин (Казань)
Алена Кирилина (Москва)
Поздравляем победителей пятого тура конкурса "ОТКРЫТИЕ" и желаем им новых творческих побед.
Иван Рассадников
Родился в 1973 г. в Одессе. В настоящее время проживает в г. Гатчина Ленинградской области.
Закончил Новосибирский Государственный университет. Публиковался в журналах "Сибирские огни", "Москва", "Север", "Невский альманах" и др.
Автор поэтических сборников "Иллюзия полета наяву" (2000), "Тишина обветренного неба" (2002).
Обрыв плёнки
До горизонта грязные торосы,
Чешуйчатое пегое колье.
Змеится змей, звеня дугой коросты.
Апоплексичен мир дезабилье.
Пигмеи-рыбы с пятнами пигмента
Метают бисер перед VIP.
Сорокою стрекочет кинолента.
Покорный зритель - знай себе, терпи.
Блистают, как пятнистые пироги,
Скукоженные выползни-плащи.
Змея дрейфует азимутом строгим,
Перемещая свой бугристый щит.
Сон разума: рождаются уроды.
Французы бы сказали, се ля ви.
Но эту киноверсию природы
Механик тут возьми да оборви.
***
Три тысячи дорог, и все к метро.
И никаких тебе импровизаций.
Рассвет на пробу сладок, что ситро.
Посланцами иных цивилизаций
Воображаешь маленьких людей.
Как фрезерный станок, утилитарен
Их утренний бросок из ночи в день,
В утробы парикмахерских, пекарен,
Лабораторий, офисов, цехов,
Депо, складов, палат, аудиторий…
Пальто, дублёнки, запахи духов,
Дезодорантов… фиги, виги, тори —
Пластмассовые лодки-близнецы,
Несчётные, колотят, точно в старом
Пустом «вчера» – по млечным тротуарам…
Ничьи супруги, матери, отцы…
С какой планеты посланы? Зачем? —
Опустошённо спрашиваешь ветер…
Шагаешь, и… сливаешься совсем
С потоком прочих маленьких — в рассвете,
Теперь лишённым сладости ситро.
Весло галеры, кибер-точка, атом —
Напоминаешь в профиль букву «ро»…
Три тысячи ручьёв – вода метро,
И жалобно бормочет эскалатор.
***
Бесконечные проводы…
Листьев продрогшая горсть –
Мой случайный гербарий.
Лоскутьями лунной туники
Упадают под ветер. Покорно плывут на авось.
Все мгновения слитны.
Сердца до обиды безлики.
Клёны хлопают крыльями.
Липы безмолвно кричат.
Ты в нелепых сандалиях месишь размокшую глину.
Одинокая статуя
Дремлет, сырая свеча,
Осовелой тоске подставляя щербатую спину.
На поверхности времени –
Серая зябкая рябь.
Не засматривай в озеро.
Воды неймут отраженья.
Ядовитое облако
Чёрно-рудая заря
Давит в мёртвые уголья, множа лучи напряженья.
Панихида отслужена.
Холод в пустотах глазниц.
Заколочены двери.
Гниют плесневелые доски.
Все мгновения слитны,
Лежат, словно пленные, ниц.
И тяжёлая тень, ниспадая, скрывает подмостки.
***
Полустанок – лодка в море медуницы –
Уплывает, увлекаемый приливом.
Проводите нас обратно, проводницы,
До неправды, до несчастия счастливых.
Простодушные шаги звучат белёсо,
Налетая на ромашковые мели.
Разгадала ты: гадала-то – на слёзы,
Островами костровища каменели.
На ступенях, не торгуясь, разменяли
Чёт и нечет, письмена очарованья.
Разлетятся оловянными перстнями
Послесловий одиноких волхованья.
Две горсти и две молитвы, но едва ли
Вертолётный шмель сведёт одну с другою,
На бурунах поцелуи обрывая,
Ленты света оставляя за собою.
Иван – Кощею
Отец Кощей, держи свою иглу.
Живи. Не бойся. Смейся вольной воле.
Мой галеон разбился о скалу.
Мой аэробус рухнул в чисто поле.
Не обретут моих уже мощей.
Не залучит их цинковая сфера…
Отныне ты бессмертен, брат Кощей.
Носи по праву титул Агасфера.
***
Было, не было? – рядышком, близко.
Протяни беспокойно ладонь.
В серой комнате тень василиска.
Зеркала утекают в огонь.
Подскажи, ты мне верила тоже?
Образумь, коли я не в себе.
На взлохмаченном облаке (Боже!)
Трубы ветра трубят о тебе.
Почернелое стынет горнило.
Разбредаются по сторонам
Те, которых ты горько любила.
Не запомнились по именам.
Абажур, напитавшийся светом,
Отпускает на сторону тень.
Усмехался, забудешься… Где там…
Ты во мне, моя музыка – всклень.
Сильвия, осень
Слышали озеро пасмурным утром?
Птичье молчание в сером картоне.
Сильвия дремлет. Листы как ладони.
Жёлтые слёзы, табачная пудра.
Дерево-море сторуко, суставы
Медленно кутает дымом-туманом.
Мелочь каменьев по тонким карманам
Сыплется…
Дайте другие уставы!
Слово «уста» невзначай уроните,
Но – безотчётно, вовне ностальгии.
Мы – те же самые, только другие.
Следом потянутся «очи»… «ланиты»…
Чёрной печурки ольховые яства…
Храм… егеря…слобода… дилижансы…
Юноша, отрок, читающий стансы –
Что-то насчёт красоты и коварства.
Галки, как нищенки, пристально глядя
В морок давно облетевшей сирени,
Видят внутри преклонивших колени
Призраков серых при полном параде.
В камне – орёл на вершине колонны –
Кажется, миг, и рванёт с пьедестала.
«Озеро, звонкое, словно зерцало…» –
Не осекитесь, во имя Мадонны!
Шагом шепчите закон узнаванья,
Сильвию, словно поэму, листая.
Бредит полётом утиная стая.
Сон камышовый, канун расставанья…
======================================
Ирина Чечина
Родилась в Краснодаре, окончила Кубанскую Медицинскую академию,лечебный факультет. Врач по профессии.
Живет и работает в Москве.
EXITUS VITALIS
Так бывает: ищем, не находим.
Десять. Двадцать. Тридцать. Тридцать Три.
Среди прочих тёплых, щедрых родин
Выбрал ты иную…
Третий Рим
В гамаке уставших параллелей
Пьёт давно просроченный Арбат…
Я тобой не так уже болею
И к весне поправлюсь, говорят.
Заново учусь ходить Тверскою.
На ладонях Бога - город-шов…
Мне другой роднее станет вскоре.
"Все проходит…" Даже ты прошёл.
Есть в любых финалах злая радость -
В ноль, в истоки, в мой палеолит.
Жить с нуля, но только жить - не падать.
Это сердце местом для коррид
Вновь не станет, как Амур ни целься,
Не возьмут ни стрелы, ни таран.
Снова в норме мой мятежный цельсий.
Всё прошло. Всё кончено. Ура!
Не любите поэтесс, мужчины!
Мужи младые и не очень,
Опасен стал амурный бес,
Страшней Вальпургиевой ночи
Толпа российских поэтесс.
Их одержимые натуры
Алкают страсти каждый час.
Чего с них взять: все бабы - дуры.
И эти дуры - среди нас!
Они ушиблены октавой
(Эх, не спасти, увы, девчат).
Добро бы ради денег, славы,
Так нет, ведь для души строчат!
Неудержимей диареи
Их страсть всё применять к стишу.
Вот, кстати, рифма к слову "геи"
(Чтоб не забылось, запишу).
Лишь на бумаге сексапильны,
Когда ж вас плющит страсти спазм,
Она над ямбом чахнет сильно,
Ища эпитеты к "оргазм".
Что этой жертве Серафима
Любовной неги вашей раж?!
Она всегда стихом томима
И даже в позе "а ля важ".
К тому ж ветвистыми рогами
Украсить может ваш союз.
Вы: "Кто здесь был?! Клянусь богами…"
- Так, муза. А точнее муз.
У ней стихов уже, как грязи,
Готова ими задолбать!
Корпит над "клавою" в экстазе,
А вы не кормлены опять.
И ей, опухшей от хореев,
Чихать на дел домашних гнёт.
Упс! Снова рифма к слову "геи".
(Ишь, вдохновение прям прёт)…
Прости мне равнодушье, слоник.
Вон - сколько женщин! Не тужи…
Вся жизнь - игра, точнее томик
Стихов, написанный за жизнь.
Череда реинкарнаций
Земля блаженно отдалась
Игриво-влажному титану.
Был странен плод. Она рвалась
Дать жизнь. Инстинкт. Ах, дамы, дамы!
Плод вызрел…
В заревах иных,
В агониях реинкарнаций,
Мне нож бессмертия под дых
Вживили чёрные паяцы.
Брёл долго, шляясь средь эпох,
Сначала камнем, позже хлебом.
Телами искушая блох,
Гордыней искушая небо.
Так был я всем: огнём страстей,
И стоном, негой и лавиной,
Женой и мужем всех мастей,
Надеждой и вселенским сплином.
Несметно тризн пройдя, опять
Стремился к стиксовым долинам,
Но был бессмертием распят
И закрывал глаза любимым.
Кровил душой и кожей мяк,
Не вынырнуть из жизней спуда…
И тот несчастный тоже я,
С библейским именем Иуда.
Льёшь в себя малахитовость сосен…
Льёшь в себя малахитовость сосен,
Беглых волн свежевыжатый стон
Пьёшь и делишь столицу на восемь,
Ну, а лучше, пожалуй, на сто.
Веришь в лето, смываешь стигматы
Мегаполиса дымных атак.
И все реже ругаешься матом,
И все пристальней любишь собак.
Говоришь, заклинаешь, камлаешь,
Дух спасаешь материей рифм.
Споришь с демоном, словно Тамара,
Пенелопою просишься в миф.
И Медея – сестра по безумью,
Нина Ч. по утрате сестра.
Не закладывай душу за зуммер,
Не ходи, не ходи во вчера.
Не учили ни в смольных, ни мамы
Сопромату наземных страстей.
Умирают Офелии в дамах,
Не дождавшись от Бога вестей.
Этот космос тебе не обещан.
Лишь перина усталых полей…
Амазонка из племени Женщин,
Нелюбимых На Этой Земле…
Когда последний стих...
Когда последний стих, прорвав блокаду десен,
Отправится ласкать каменья и снега,
В венке из спелых рифм, я молча прыгну в осень.
Нет, вся я не умру, а так, слегка, слегка…
Перемахну шутя, былые стометровки.
Чуть медленней, больней, весь марафон про нас.
И русским языком скажу Харону: Трогай.
И скажет мне Харон: Иди ты на Парнас.
Что ж, значит, на Парнас. С котомкой от потомков.
Там чье-то сердце, в нем - сплошной холестерин,
Аортою бренча, расскажет мне о том, как
Один взгрустнувший Некто созвездья мастерил.
Споет про день, когда мы встретимся за гранью,
Что сердце все вместит, и ложно слово: «нет».
Что, вопреки поэтам, любовь не умирает,
А лишь меняет форму и возраст, и предмет.
Пускай меня никто не причислял к Парнасу,
Но так, пожалуй, лучше, никто не отлучит.
И автор «Энеиды» мне скажет: Ирка, здравствуй!
Хотя, скорее, мимо, воздевши нос, умчит.
Парнас он веселей, чем прерии Аида,
Амброзия – рекой, нектарится кальян.
Но перенаселен…
Подамся в нереиды,
Так часто снились моря синие края.
Отчего мы умираем
Холст тридцать семь на тридцать семь.
Такого же размера рамка.
Мы умираем не от рака
И не от старости совсем.
Леонид Губанов
Мы отчего-то сходим в осень,
Как в Понт мистических начал.
Не оттого ль, что кто-то в восемь
Не позвонил, как обещал.
Царапаем прошеньем уши,
Несуществующим богам.
Локальные пожары тушим
Всё так же: водка, да "Агдам".
И целясь близоруко, мимо,
Палит Амур. Но крепок тыл.
В слепой надежде на взаимность,
Мы рвем аорты на бинты.
Любимых пантеон редеет.
Как много в этом мире стен.
Стучась в иных сердец пределы,
Сдираем веру до костей.
Всё чаще повторяем: "Верьте…",
Заслышав стиксов водоём.
Мы умираем не от смерти,
А от предчувствия её.
"Погиб поэт…" Не надо плакать!
Врачам поставлено на вид.
Мы умираем не от рака,
А от обширной нелюбви.
======================================
Алексей Саломатин
Родился в 1983 г. в Казани, где и проживает. Окочил филологический факультет Казанского государственного университета. В данный момент учится в аспирантуре.
И весна…
Расступилось сонное безвременье,
Закатилась сонная возня
Улиц, неуклюжих и беременных,
В солнечное бездорожье дня.
Светскую столицу, что так выгодно
В речь пускает «суши», «паб», «бистро»,
Выдает провинциальный выговор
На задворки сдвинутых дворов.
И она, веселая вполголоса,
Отключает телефон, рывком
Распускает озорные волосы
И идет по лужам босиком.
И спешит до окончанья сладости
Жадно дожевать фруктовый день,
Кутая колючей детской радостью
Битые коленки площадей…
Брякает в кармане перочинный стих,
Мчусь сквозь звонкий солнечный детсад.
Хорошо – до полной беспричинности
Счастья из конца в конец лица.
И весна бескомпромиссно-смелая
Натянулась выше всех церквей
Синевою неба, шитой белыми
Нитями почтовых голубей.
Девственность
За идею – слабо. И ветер
В шторы высморкался весною,
Серость стен на моей планете
Окатив ледяной луною.
Сквозь гусиную кожу улиц
Сизым гулом – озноб рассвета.
Мы с тобою глупы, как пули,
И невинны, как рикошеты.
А по радио воют янки
И турфирмы торгуют летом.
Мироточат фореваянги
Со стены отраженным светом.
Ритуальным непослушаньем
Набухает творожный полдень.
Тишина – еще не молчанье,
Да и elder – еще не older.
Мы с тобою – всего лишь дети,
Заигравшиеся на трассе.
Нам плевать, есть ли Бог на свете.
Нам важней – есть ли жизнь на Марсе.
Нам важнее пройти навылет,
Чем запасть ненароком в душу.
И у душ вырастают крылья,
А у стен вырастают уши.
И у муз вырастают груди.
Значит, скоро нам будет можно.
Мы с тобою, конечно, будем.
Мы с тобою, конечно, сложим
Слово «Вечность» из тонких льдинок,
Что не тают в горячих пальцах.
Значит, выгнется вечер винный
Оглушительным школьным вальсом.
Расцветет в ядовитой охре
Блеск усмешек картонных стыков.
И рифмованной прозы окрик
В белый стих повзрослеет криком.
Ноктюрн-2007
Хрустнул вишневой косточкой
Закат на зубах июля.
Уткнулись в сиреневый ГОСТ ночи
Продрогшие мордочки улиц.
Нелетним нелетным холодом
Заштопало клейкие фары,
И что-то похабно голое
Окутало тротуары.
Глядит поверх тиши вязаной,
Сгущаясь у остановок,
Угрюмая недосказанность
Эпохи свободы слова.
Если недоговаривать –
Проще договориться…
И грезится в алом зареве
Задумчивый абрис принца,
Луна вышивает крестиком
На лужах и фотоснимках,
И каждому в мире есть о ком
Сложить свою анонимку.
И снова до полчетвертого
В окне кто-то молча курит,
И городу снятся мертвые
В плащах из тугой лазури.
И в кухнях дождливой Вечности,
Где жареным пахнет все злее,
Поэты, циррозом печени
Крещенные в Прометеев,
Мотают срок неугодности:
Лишь шепот Демисезонья
Да трудности перевода
Стихов на язык Эзопа.
***
Страна опять ждала героя,
Но я – не больше, чем поэт.
Гул стих. Я выхожу из строя
В раздолье окаянных лет.
Так поцелуй меня на счастье,
Иуда светлого вчера!
Не спи, не спи, Данила-мастер!
Молись о чаше до утра.
Никакой любви
И, конечно, немного вычурно
Было сравнивать осень с куклою.
Но и луж неживые прищуры,
И синтетика листьев жухлых – ведь,
Согласитесь, весьма талантливо.
Не без ляпов, зато с надломами.
Пошловато. Но только вряд ли вам
Не случалось пить с незнакомыми.
Не случилось рыдать от хохота –
Довелось подрожать от холода.
Оглянулись – а нету бога-то!
Лишь та честь, что хранили смолоду.
Потянулись в народ цитатами,
Неуместными да занудными.
Затупился нож, что когда-то мы
Наточили для встречи с Буддою,
Чтоб лишь взмах – и кишки наружу все.
Чтобы быстро, и чтоб не каяться.
Одному лишь хватило мужества –
На осинке теперь качается.
А ты думал – вот так все, запросто?
Вот тебе и цена банальности!
Поклонись да скажи «пожалуйста!»
Тем, кто все еще жив из зависти.
Под морщины вселенской мудрости
Шрам извилины зарубцуется.
Я простил бы все. Да кому простить?
Пусто в комнате. А на улице –
Кукла-осень, губенки пухлые,
В урну брошена вверх тормашками.
Перепутались листья жухлые
Синтетическими кудряшками.
Стекленеющих лужиц прищуры
Неживые, зато надменные.
То ль по нам звонят, ветер свищет ли,
То ль соседи орут за стенами?
Мир в своей первозданной целости –
Ночь, аптека, фонарь и улица.
Ну а вера, она как белый стих –
Хоть поется, да не рифмуется.
======================================
Алена Кирилина
Родилась в Саратовской области, в настоящее время проживает в Москве.
Училась в Литературном институте им. А.М.Горького, часто выступает с чтением стихов в московских клубах.
Сердце бьется, только ритмы не те...
Сердце бьется, только ритмы не те.
Дверь закрыта, чисто вымыт порог.
Кошку черную искать в темноте?
Но повыцвели следы твоих ног.
И постель твоим отпела теплом,
В нелюбовь души смещается грань.
Наше время водкой в рюмки текло,
А теперь похмельем вяжет гортань.
Дом - не дом. И ухожу темнотой
Отирать с лица морщины тревог.
Я тебя не поманила с собой...
Повернуть? Но чисто вымыт порог.
Разувериться до судьбы
Небо немо, и звезды тоже,
обнаруживая родство.
Мы с тобою не так похожи,
как заслуживаем того.
Сторонами одной медали
(кто - изнанкой, а кто - лицом)
мы пути к совмещенной дали
заворачиваем в кольцо,
чтобы невероятным сделать
умиранье в единый час,
чтоб в убыток списали стрелы,
припасаемые для нас.
...А потом, на небесной тверди,
разбивая до крови лбы,
будем плакать: мешали черти
разувериться до судьбы.
Прощальная записка. Муж Марго
Вот так вот просто - ходил на службу,
А в перерыве ел бутерброды;
Ждал, не любви - так хотя бы дружбы,
Не понимания – так заботы;
Дарил подарки не в праздник только,
Носил букеты, водил в театры,
Справлял к сезону песцы и норки,
И к каждой сумке – свои караты…
Чего добился? Она – исчезла…
Пришел с работы – в квартире гулко.
Сиди, и думай – а вдруг зарезал
Бандит какой-нибудь в переулке.
Вот так вот просто… звонки по моргам,
Больницам; лепет подруг бессвязный;
И воспаленным, усталым мозгом
Непониманье: за что наказан?..
И вот однажды – в двери записка:
«Прости, - ушла без предупрежденья.
Ты прост и ясен, порою – слишком.
А он… Ты знаешь, он – просто гений.
Ему - нужна, ведь пока – не признан.
А ты – сумеешь, ведь ты так занят».
И каждым словом – кусочек жизни
Из вен и сердца, минуя память…
Нашел их адрес. Живут в подвале.
Весь потолок в плесневелых пятнах.
Он - был рассеян, я был – лоялен.
Она - с тревогой в глаза: «Ну, как он?»
…Она поблекла. На лбу – морщинки,
На босу ногу надеты туфли,
Стянула хвостик простой резинкой,
«Шанель» сменила на запах кухни.
Вот так вот просто - сменила кожу,
Меня отбросив как хвост сезонный.
Уже не нужен, забыт… ну, что же…
Что ей теперь все мои резоны?
Впервые в жизни сегодня плакал,
Когда узнал, что её нет больше..
Читал роман; ощущал – Пилатом.
Она – права:
он ведь – Мастер…
Точка!
Признание...
В доме моем потолок невысок.
Гостю, в мой дом шагнувшему,
Лампочка будет буравить висок,
Даже войди согнувшись он.
В доме моем у окна сидеть
Может лишь кошка, и то едва.
Сядет спиной – и померкнет свет,
Чуть повернется – сразу тьма.
В доме моем и полы скрипят,
Вторят перилам-лесницам,
Где-то в углу тараканы спят,
Мыши в подвале шепчутся…
Ты не пугайся, мой дом – дворец,
Просто соскучился и ослаб.
Ты позабыл про него, исчез,
Он без твоей любви озяб.
Ты – не волшебник, но этот жест
Магией не измерится.
Просто вернись, чтобы дом воскрес,
С ним – и его владелица…
Бабья немощь
От слабости бабьей, и от одиночества
Укрыться телами, упругими, юными.
Ах, Божечки, разве мне многого хочется?
Ах, Господи, дай погрузиться в бездумие.
Какая любовь, если плечи спиралями
Вокруг позвоночника скручены похотью?
Немножко тошнит от прилива желания;
Немного – смущаюсь.
Как, черт возьми, плохо мне!
Взять тело – в охапку, пусть будет обманчиво;
Диктатом влагалища спишется многое.
Зря, что ли, мечты свои переиначила? –
Всё ради того, чтоб не быть одинокою.
...От дрожи тоскливой, от слабости немощной
Спасаюсь по-бабьи в руках перво-встреченных.
Я утром опять буду сильною женщиной,
Забывшись в объятьях чужих этим вечером.
Весенней любви
Ты знаешь, опять пришла весна,
Капели под крышами топчутся.
А я всю зиму была больна
Желанием одиночества.
А мне так хотелось забыться и
Не помнить (оно спокойнее),
Как летний рассвет начнут соловьи
Выкликивать прямо с полночи.
Ты знаешь, я, кажется, увлеклась
Придуманными неправдами…
Спасибо, что все-таки дождалась
Когда лёд сорвется в паводок.
Когда ветер вдруг в мое плечо
По-мартовски нагло врежется,
И белый подснежник шагнет свечей
Из самого сердца нежности.
Я зимнего сна оставлю плед,
Пусть ищет другой спасения.
Спасибо тебе за этот свет,
За то, что и я – весенняя.
Очередное утро сотворения мира
Ты знаешь, что ранний подъём – не моя стихия?
Зачем же меня будить? На часах –не-утро.
Поднял бы мне веки, по старой методе Вия,
Не вилами только – уж слишком размерчик крупный.
Ну что же, начнём пожалуй…в ресничек прорезь
Протиснется луч…и я назову его – светом.
Как утром скрипуч болезненно-низкий голос:
По нервам – слова, как ветер по голым веткам.
Знакомство с квартирой проходит по краю пледа…
Ах, утром вчерашним лекалам так трудно верить!
И вот - тяжкий труд: на место пред-ставить мебель,
Прорезать в тумане проёмы окон и двери.
До чашек, до ряби обойной врасти в реальность,
Чтоб плотью наполнить слово само – «квартира».
Ты знаешь, во мне всегда вызывает зависть
Неделя (!) на первое сотворенье мира.